Муж Вали перекрестился в роддоме едва взглянув на близнецов и сбежал из города. А через неделю…

ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ

Муж Вали, Олег, ждал за дверью родзала с тревожным комком в животе. Когда медсестра наконец махнула рукой, он шагнул внутрь — и сразу же застыл. На двух крохотных лицах, лежащих в прозрачной люльке, читалось что-то странное. Слишком мудрый взгляд. Слишком одинаковый. И — слишком знакомый.

У Олега сжалось горло. Он выдавил из себя крестное знамение, отшатнулся и, не проронив ни слова, выбежал из роддома. К вечеру он уже ехал на поезде в сторону Архангельска. Ни Вале, ни её родителям он так и не ответил.

Валя не сразу поняла, что происходит. Первые дни она списывала всё на шок, потом — на трусость. Но через неделю в палату вошла санитарка, которую раньше она не видела.

— Малыши хорошо спят? — спросила женщина с усталым лицом и глазами, будто выжженными солью.

Валя кивнула, хотя одна из дочерей, Тася, действительно плохо спала — и всё время смотрела куда-то в угол палаты, будто следила за кем-то.

— Ты ведь не знаешь, кого родила, — произнесла санитарка глухо. — Они не твои.

— Что вы несёте?

Женщина подошла ближе и наклонилась.

— Это не дети. Это… зеркала. Смотрят в душу, подменяют. Сначала мужа твоего увидели насквозь — потому и бежал. Он в девяностых, знаешь ли, кое-что натворил. Думал, никто не узнает.

— Вон отсюда, — прошептала Валя, прижимая младенцев к себе.

Санитарка только кивнула.

— Через неделю ты сама всё поймёшь. Или через месяц. Они не спешат. Они ждут, пока ты ослабеешь. Пока станешь удобной. Им не надо много. Только твоё лицо. Только твою жизнь.

Когда Валя моргнула — женщины уже не было.

Сначала она подумала, что это сон. Но на следующий день заметила: Тася и Полина начали синхронно поворачивать головы. Потом — одновременно улыбаться. И смотреть прямо в глаза. Без мигания. Как будто проверяли её на что-то.

Через неделю после родов Валя не спала уже третью ночь. На зеркале в ванной отпечатались крохотные ладошки. А за окном, на шестом этаже, кто-то тихо плакал детским голосом.

Отлично. Вот продолжение рассказа «Зеркала» с акцентом на психологический триллер — тревожная атмосфера, ненадёжное восприятие, медленное разложение реальности.

На восьмой день Валя попросила мать забрать детей на ночь. Та не стала задавать лишних вопросов — у Вали под глазами уже осели серые тени, руки дрожали, а движения были порывистыми, будто она всё время ожидала удара в спину.

— Просто отдохни, дочка, — сказала мать, бережно забирая корзинку с близнецами. — Они чудесные. Но тебе надо поспать.

Валя кивнула. Но не спала.

Она сидела на кухне с включённой плитой и кружкой пустой воды. Смотрела на выключенный телевизор, где в отражении её глаза будто жили своей жизнью — блестели чересчур ярко, не моргали.

«Ты устала», — говорила она себе. — «Ты просто не справляешься. Это нормально. Это гормоны. Это не они странные. Это ты».

Но голос внутри, появившийся пару дней назад, не соглашался.

«Они не твои», — шептал он, — «они смотрят. Они запоминают, как ты говоришь, как двигаешься. Им нужно время. А потом — ты будешь им не нужна».

На девятый день Валя обнаружила странную вещь: в телефоне не осталось ни одной её фотографии с девочками. Только две — чёткие, резкие, в роддоме. И обе — без неё. Только они, две, в люльке. Глядящие прямо в объектив.

На десятый день вернулась мать — бледная, встревоженная. Сказала, что ночью в доме кто-то постучал в окно. На втором этаже. А потом — началась истерика у обеих девочек. Словно одновременно. Словно репетировали.

— Валь… — прошептала мать, — ты ведь слышала про тех, кто видит двойников своих? Говорят, это к смерти…

— Они не двойники, — перебила Валя, и голос её был тихим, но твёрдым. — Они — зеркала. Только не я в них отражаюсь. А кто-то другой. Кто всё это время ждёт, пока я тресну.

Ночью, оставшись одна, она взяла зеркало из ванной, накрыла его полотенцем и спрятала в кладовку. Потом села на пол и стала ждать.

И тогда они вернулись. Полина и Тася. Их словно принесло ветром — хотя дверь была заперта. Они стояли в дверях, в одинаковых пижамках, и смотрели на неё в темноте.

— Мамочка, — произнесли одновременно. — Можно мы с тобой поспим?

Голоса были ровные. Но во взгляде не было ни капли детства.

«Если ты пустишь их в кровать — проснёшься уже не ты», — прошептал внутренний голос.

Валя медленно поднялась, подошла к ним… и обняла. Сильно. С отчаянной нежностью.

— Я вас не отдам, — прошептала. — Кто бы вы ни были. Вы мои.

И в ту же секунду что-то хрустнуло — не снаружи, а внутри. Будто тонкая грань между страхом и истиной треснула.

Они не исчезли. Но и не приблизились.

А утром Валя проснулась на полу. Одна.

И на зеркале в ванной — вновь отпечатки крохотных ладоней. Но теперь они были в её форме.

Отлично. Давай доведём до финала. Я предложу три варианта завершения — счастливый, трагический и с открытым концом. Все — в духе психологического триллера, с намёками на внутреннюю трансформацию и потерю устойчивой реальности. Выбирай, какой продолжим — или адаптируем.

Прошло три месяца. Валя перестала бояться.

Она не могла объяснить, что произошло в ту ночь. Как будто, признав в близнецах чуждое, но всё же родное, она подписала негласный договор: «Я вижу вас. Но не отрекаюсь».

Полина и Тася больше не говорили одновременно. Иногда смотрели в одну точку, будто что-то слушали, — но теперь это не вызывало ужаса. А иногда Валя даже чувствовала: они охраняют. Не её — а границу между мирами. И пока она их мать — граница устойчива.

Олег так и не вернулся. Его нашли в монастыре, с обетом молчания. Он не хотел говорить. Да и не имел права — он отказался, когда они только пришли.

Но Валя — осталась. И они остались с ней.

Иногда, проходя мимо зеркала, она замечала не своё отражение. Но теперь не отворачивалась. Просто улыбалась. Потому что знала: зеркала не враги, если ты в них не врёшь себе.

На одиннадцатый день Валя проснулась — но не узнала себя в зеркале.

Глаза были на месте. Нос. Губы. Но лицо… не чувствовалось её. Как будто внутри — пусто. Она попыталась вспомнить, кто она, но в памяти всплывали только голоса — две девочки, повторяющие за ней каждое слово, пока слова не начали звучать без неё.

К вечеру в квартиру пришла мать. Застала Валю в кресле, с потухшим взглядом, и двух тихих, спокойных девочек, играющих в уголке.

— Валюша, ты как?

Женщина повернула к себе лицо дочери — и отшатнулась.

— Ты… это не ты.

Из глаз Вали покатилась одна-единственная слеза. Но не потому что ей было страшно. А потому что ей уже было всё равно.

А за спиной, в зеркале — мелькнули две фигурки. И их лица были точь-в-точь, как у Вали.

Валя проснулась ночью от крика.

Но не детского.

От собственного.

Рядом — ни Полины, ни Таси. В комнате — пусто. На тумбочке лежит старое фото: она и Олег, только женились.

Никаких следов детей. Ни люльки. Ни игрушек.

Она бросается по квартире — и видит, что та пуста. Как будто последние недели были сном. Но у зеркала в ванной — снова крохотные ладони. И на стене — надпись детским пальцем на запотевшем стекле:

«Мы всё равно вернёмся.»