Прохор держал кричащего сына на руках, и его глаза, полные мольбы, были обращены на Ирину.
— Покорми. Прошу тебя, покорми его. Он кричит целый день, нет уж сил его слушать. Может быть, это поможет.
Ирина схватила мальца. Она сомневалась в правильности поступка, всё же это чужой ребенок. Но младенец так разрывался, что сердце у молодой матери дрогнуло.
— Отвернись, — велела она Прохору.
Он послушал её и буквально через несколько секунд его сын замолчал. Прохор вздохнул с облегчением и по его лицу потекла слеза. В который раз за эти несколько дней он плакал? Говорят, мужчины слёзы не льют, но не теперь, когда его супруга при родах Богу душу отдала, а он с мальцом на руках остался. Да, у него есть сёстры, есть матушка, есть коза, молоко которой маленькому Феденьке дают, разводя кипятком. Но только вот кричит он, надрывается, просит душонка его мамкино молоко и её тепло.
А в соседках Ирина живёт, которая месяц назад родила сына Василия. Вот и решился он отчаянно просить её помощи. Может быть, приложившись к груди, он успокоится и поспит, дав отцу и бабушке хоть пару часов покоя?
Он зашел за дом, не смущая кормящую женщину и увидел её мужа Петра. Он растерялся — как сосед поведет себя?
— Здравствуй, Прохор. Меня ждешь?
— Нет, Петя, я смелости набрался, на поклон к супруге твоей пошел.
— А чем же Иринка моя тебе помочь может? — удивился Пётр.
— Мальца я ей принес покормить. Сил моих уж нет вопли слушать. Хоть ненадолго успокоится, — Прохор мялся, сжимая кепку в руках. — Петь, ты прости, отчаялся я.
— Ну, ежели Иринка согласилась, то мне отчего против быть? Только же смотри, чтобы и моему сыночку осталось, — улыбнулся Пётр.
Тут показалась Ирина. Она несла Феденьку на руках и улыбалась.
— Поел, малец. Спит теперь спокойный сном. Ты вот что, Прохор, приноси его ко мне когда будет шибко беспокойным, я покормлю.
— А молока хватит? — засомневался муж.
— У меня хватит, — Ирина передала ребенка соседу и позвала мужа: — пойдем, стол уж накрыт.
— Ира, спасибо тебе, век благодарен буду за твою доброту, — Прохор рассыпался в благодарностях, держа спящего сына на руках.
А вечером, когда Ирина вышла из дома, она увидела на крыльце ведро картошки и крынку со сметаной.
Молодая женщина усмехнулась, так как сразу поняла, что это от Синициных.
На счастье, у Ирины было много молока, и она стала кормилицей для соседского мальчишки. Порой, держа на руках маленького Феденьку, она представляла, что это и её сын.
— Привязалась ты к нему, Ира, — качал головой её муж.
— А как иначе? Жалко крошку, мамки нет, а любому малышу мать нужна.
— Появится у него скоро мамка, — Петя улыбнулся, погладив светлые волосенки на голове Феди. — Прохор сватов к Меланье Потаповой заслал.
— Как, уже? Так ведь даже полгода не прошло с тех пор, как он овдовел!
— А что поделать, Иринка? Мальчонке мать нужна, а ему жена. Вот он и выбрал Меланью.
— Но почему её? — женщина была опечалена. — Неужто других девчат нет? Меланья хоть и молодая, но будто шибко жизнью обижена. Нет в ней ласки, доброты. Девице двадцать лет, до сих пор была не засватана. На всех волком смотрит.
— Думаешь, Прошке так легко найти жену, когда у него дома младенец? Не каждая пойдет. А родители Меланьи с радостью согласились дочь свою ему отдать.
— Не полюбит она Федьку, у девчонки сердце будто из камня.
— Зато с дитём сможет обращаться, — вздохнул Пётр. — Может быть Меланья оттает рядом с ним и с Прохором. Думаешь, отчего она такая? Сызмальства в няньках проходила, покуда матушка её одного за другим рожала. И за детишками глядела, и дом убирала, по хозяйству хлопотала. А вместо благодарностей тумаки лишь получала. Так что не нам судить её за скверный характер.
— Да уж, не нам…
***
Полгодика было Феде, когда Прохор привел в дом новую жену.
Видела Ирина, что неласкова Меланья была с ребенком. Носить на кормление она отказывалась.
— Полгода покормила — хватит, — заявила новая соседка, когда Ирина спросила, почему не принесли сегодня Феденьку. — Он и козье молоко неплохо ест.
Пожала плечами Ира, да не стала больше лезть. Прошло еще полгода, уже и своего Васеньку она не кормила, брала его в поле, где он играл вместе с Федей, покуда обе соседки размахивали серпами. Но нет-нет, да отмечала женщина, что жене Прохора в тягость малец.
— Чего же, ласкового слова жалко для дитяти? — спрашивала она, прижимая к себе Федю, в то время когда хмурая Меланья даже не пыталась успокоить плачущего ребенка, ободравшего коленку. — Он же только ходить недавно начал, падает, жалеть надо.
— Не девчонка он, чтобы жалеть. Пусть мужиком настоящим растет. Нечего с малых ногтей нюни распускать, — бурчала Меланья, прилепляя подорожник к коленке пасынка. — И не учи меня, как с пасынком обращаться. Он у меня накормлен, чистый, так что еще надо?
Ирина искренне надеялась, что когда у Прохора и его жены родится общий ребенок, то у неё материнский инстинкт проснется. Но Меланья почему-то не беременела.
Истинная причина вскрылась через три года. Тогда Ира и Пётр вбегали во двор, чтобы оттащить соседа от его супружницы, которая кричала от боли.
— Ты почто её лупишь как Сидорову козу? — недоумённо спрашивал Петя, зная своего друга как доброго человека.
— А как же не лупить её? Ты знаешь, что она учудила? В бане парилась с отварами, чтобы ребенка скинуть, и у неё это, к несчастью, получилось.
— Она ребенка ждала?
— Ждала, только я этого не знал, — мрачно произнес Прохор, откидывая вожжи. — Что же этой глупой бабе надо было, а? Я ведь не обижал её ни разу, матушка моя дочкой её звала. Подарки с ярмарки привозил, работой не загружал. С лаской к ней, да с благодарностью, что сынишка мой её мамкой называет.
А она что же? Хоть бы раз слово ласковое сказала, хоть бы раз Феденьку приголубила. Думал, что родится свой ребенок, подобреет она. Но смотри, что творит!
— Ненавижу вас всех, — рыдала Меланья, лежа на земле. — Вам же всем от меня только и надо, чтобы я работала и детей рожала, да воспитывала. Мало я в родительском доме в няньках пробыла? Ах, Меланьюшка, целый выводок детишек нарожаем, — передразнила она Прохора.- А меня кто спросил? С четырех лет только и знаю, что сопли чужие подтирать, да горшки выносить. А взамен что? Тумаки!
— Я тебя до сего момента хоть раз пальцем тронул? — прорычал Прохор.
— Не тронул. Только вот и свадьбы этой я не хотела, да пригрозил отец, что тогда за Мишку слепого отдаст, вот я и пошла. Травы принимала, чтобы не понести, но осечка вышла.
Прохор вновь схватил вожжи, но Пётр вырвал их у него.
— Убирайся прочь! Убирайся из моего дома! — обреченно произнес хозяин двора.
Меланья и ушла, да только и в отчий дом её не приняли. Не особо расстроилась она — вместе с вещами ушла из села. Потом поговаривали, что в городе её видели в заводской столовой. В село возвращаться она не собиралась, и семьи своей так и не создала.
— Эх, Петька, что же в голове у неё? Да разве же она одна такая, кто за детишками малыми глядит, да мамке в доме помогает? Я сама четверых братьев и сестер на своих руках вынянчила, огород на мне был, да дом. И ничего, не озлобилась. Но ведь как в деревне без этого? Труд сельский тяжелый, но коли на печи валяться, так и зимы холодные и голодные будут. Понимали мы это, вот и помогали.
— Ежели бы Степан и Зина в любви и ласке дочь растили, другой бы она была, — качал головой Петя. — А когда одни тумаки, да крики, то любой озлобится.
****
Прохор не стал больше искать жену. Были у него женщины, с которыми время проводил, но супругу в дом не вёл, растил сына один. Мать к сестре ушла, там целый выводок был, а Федька целыми днями болтался по улицам с сыном Ирины. Они считали себя братьями, ведь вскормлены были одним молоком.
Мама Ира, ты не плачь, — успокаивал её Федя. — Мы с Васей обязательно вернемся, слышишь?
— Слышу, Феденька, — Ирина вытерла слёзы кончиком платка. — Только вот сердце болит, а душа не на месте. Вы берегите себя. Друг за друга горой будьте.
Она поцеловала Василия и Федю в щеки на прощание и каждого перекрестила.
— Как же иначе? — Василий ласково посмотрел на мать. — Мы же братья с Федькой. Пусть не по крови, но одним молоком вскормлены.
— Всё, мать, отойди, дай и нам с сыновьями проститься и слова напутственные сказать, — Пётр аккуратно отодвинул Ирину и они с Прохором стали прощаться с ребятами, которых забирали на фронт.
Едва началась Великая Отечественная война, так и повестки им сразу пришли.
Молодые девятнадцатилетние парни, которые росли всю жизнь рядышком, стояли теперь плечом к плечу, подбадривая друг друга. И только они одни знали, как, несмотря на показушную храбрость, страх сжимает их сердца.
****
Вечером, когда парней забрали, Прохор и Пётр сидели во дворе, держа в руках граненые стаканы.
— Слышь, Петька, я вот чего подумал… Не буду ждать, покуда мне повестка придет и на наш молодняк похоронки пойдут. Поеду я завтра в военный комиссариат, пусть и меня берут сразу. А чего? Опыт у меня есть, да и у тебя тоже. Мы ведь в двадцатом году на Кавказе служили, пороху понюхали.
— Верно говоришь, брат. Да и годы позволяют показать этой нечисти нашу удаль.
Ирина стояла за углом и слушала слова мужа и соседа. Уйдут, как пить дать — уйдут. Они ведь молодые еще, с радостью их в добровольцы примут. Петьке едва сорок четыре года исполнилось, а Прохор всего на пару лет старше.
Она прижала руки к губам, стараясь унять вопли, готовые вырваться из её уст.
А мужчины продолжали говорить, пока женщина надеялась, что это просто задушевный разговор за выпивкой. Но наутро Прохор и Пётр, оседлав коней, в город отправились.
— И на кого вы меня оставляете, а? — рыдала она, собирая вещи мужа, когда он с серьезным лицом вернулся из города.
— Ты, Ира, не голоси. Всё село нынче как одна семья, все друг дружки держатся. А у нас с Прошкой еще три дня есть. Хватит нам времени еще подколоть дрова, да сена побольше накосить.
Сеновал был полный, но тем не менее Пётр с утра до обеда на сенокос выходил вместе с Прохором, который свою корову отвёл к сестре, да козу и кур ей же отдал. Там детишек полон дом, им в самый раз будет.
А после обеда не смолкал стук топора. Уж полная поленница была, а Пётр все колотил и колотил, складывая дровишки в сарай.
— Это уж я на всякий случай, ежели до зимы мы немца не прогоним. Ну не смотри так, Иринка. Сердце не рви на части. Ты молись лучше за нас, да за сынов наших.
****
Они ушли и Ирина денно и нощно, едва выдавалась свободная минутка, стояла на коленях перед образами, молясь за Федю, Василия и Петра с Прохором.
Но то ли мольбы были не услышаны, то ли немецкая пуля оказалась сильнее, да вот только уже в сентябре тишину рабочего уральского поселка пронзили крики матери Прохора.
Слёзы неустанно лились из глаз Ирины. Прохор был другом семьи, отцом её молочного сына. И будто родного человека потеряла она.
Но еще сильнее была боль, когда она действительно лишилась своей кровиночки. Весной 1942 года в её дом пришла похоронка на Василия.
Единственный сын отдал свою жизнь за Родину.
Она чувствовала себя одинокой и подавленной. Ну почему им Господь не дал хотя бы еще одного ребенка, вернее, не оставил в живых?
В 1925 году на маленьком сроке скинула, еще не зная, что ждет ребенка. В 1927 году она родила дочь, но та и суток не прожила. Велико было горе родителей, но забота о Василии и Феде помогала им унять ту душевную боль.
Больше не довелось Пете и Ирине стать родителями, хотя у них в семье все многодетные.
Как же было страшно Ирине видеть почтальона. Она хоть и ждала писем, но больше всего боялась получить очередную похоронку. Поэтому каждый раз с замиранием сердца смотрела на разносчика вестей. И молилась неустанно…
Давно уж закончились дрова, заготовленные Петром, давно уж корова сено сжевала. Вот женщина одна и справлялась, как могла.
****
1944 год.
Ирина стояла в черном платке посреди поля, держа в руках тяпку. И вдруг увидела, как по проселочной дороге идет, хромая, мужчина в солдатской форме.
И вдруг она уловила знакомый жест — именно так откидывал волосы со лба её муж Пётр.
— Петя! Петя-я-я! — она орала, как умалишенная, несясь по полю. Другие женщины тоже покидали орудия труда и бросились к солдату. Каждого, кто прибывал
в село на побывку или возвращался комиссованным, встречали с огромной радостью.
— Узнала, родная! Издалека узнала! — Петр заключил жену в объятия, прижимая крепко к себе.
— Как же не узнать, когда мы с тобой столько лет душа в душу прожили? Петруша, неужто победа? А по радио вот передавали…
— Это для меня война закончилась. Всё, — он тяжко вздохнул.
— А что с ногой?
— Осколок. В госпитале я лежал два месяца, а теперь вот, комиссовали.
— Что же ты мне ничего не сказал? — Ирина плакала от жалости к мужу, и в то же время были слёзы и радости от того, что он вернулся.
— Знал, что на месте не усидишь, что в госпиталь примчишь, А врач мне и сказал, что всё, как подлечат, то сразу домой отправят. Так что я теперь вот такой, — он развел руками.
— Ничего, зато на своих двух, с двумя руками, живой, не как Прошка…
Лицо Петра помрачнело. Их с Прохором разделили по разным батальонам, и о том, что на друга пришла похоронка, он узнал из письма жены.
Из её же писем он знал и то, что Василия не стало весной 1942 года.
— Федька пишет?
— Пишет, а как же. И бабке своей, и мне пару слов в письмеце черкнет. Под Минском он сейчас.
****
Ирина продолжала молиться о Феде. Он был сейчас единственным человеком, которого она ждала. Пётр следил за домом Прохора, чтобы вернувшийся Федор застал избу отца в хорошем состоянии.
Когда прогремела новость о долгожданной победе, Ирина разрыдалась. Столько было тоски и печали, которые сковывали её сердце, что сейчас, казалось, наконец она будто освободилась от них. Будто дышать легче стало.
Федя вернулся домой лишь только в августе. Каждый день Ирина и Пётр ждали, когда он придет.
— Петруша, а ежели мы Феде и не нужны станем? Одно дело мальцом бегать к нам, а потом с Василием носиться по улицам и пироги со стола таскать, а другое дело, что сейчас вернётся взрослый человек, у которого родни четверть посёлка. А мы не у дел будем, — стоя в саду, Ирина делилась своими страхами с мужем, который чинил лавочку.
— Ты ошибаешься, мама Ира, — вдруг услышала она знакомый голос и, обернувшись, вскрикнула.
— Федя!
— Мама, — он подошел и обнял её. — Ты ошибаешься, я никогда от вас не отвернусь. Пусть мы не родня по крови, но молоко твоё жизнь мне спасло. Твоя любовь и доброта подарили мне детство. А твои молитвы защитили меня в трудные годы.
— Вернулся, сынок, — Пётр подошел к парню и похлопал его по-отечески по плечу.
Они стояли, обнявшись, и каждый из них оплакивал в душе Прохора и Василия, которых не было в эту минуту встречи близких людей.
ЭПИЛОГ
Фёдор и раньше был будто сын для Петра и Прохора. Еще мальчишкой он говорил, что у него два отца, мать и брат. А теперь вот только мать и отец названные остались.
Через год он женился на красавице Полине, которая с завидной регулярностью нарожала Фёдору пятерых детишек — трех сыновей и двух дочерей. Всех их вынянчила на своих руках Ирина.
Именно Иру и Петра они знали как бабушку и дедушку. Самых любимых, родных и ласковых.
