Лето в деревне Озёрное было не временем года, а состоянием души. Воздух, густой от аромата спелой земляники и нагретой солнцем хвои, звон кузнечиков в высокой траве, иссиня-чёрное небо, усеянное бриллиантами звёзд, — всё это было фоном для истории, которая готовилась свершиться. Три месяца в деревне кипела жизнь, привнесённая бригадой строителей. Они возводили на окраине современную ферму для бурёнок и просторную, пахнущую свежим деревом конюшню. Мужики, шумные и умелые, не только справлялись с большим объектом, но и охотно помогали местным: кому крышу перекрыть, кому новые резные ворота поставить, кому баньку подлатать. Они стали частью пейзажа, их смех и перебранки сливались с деревенским гомоном.
Но помимо работы, мужики знали толк и в отдыхе. Вечерами их можно было застать в местном клубе, за бильярдным столом или за душевными беседами на завалинке. Они веселились от души, заводя знакомства с местными девчатами и молодухами. А потом, словно по мановению волшебной палочки, работа была закончена. Грузовики, погрузив инструменты и немногочисленные пожитки, укатили в сторону города, оставив после себя не только новые постройки, но и оборванные на самом интересном месте деревенские романы.
И был среди них один, чей образ врезался в память особенно глубоко. Артём. Не Виталий, а Артём — имя, звучащее как вызов, как обещание чего-то большего. Он был не просто красив. Он был статен, черняв, с гипнотическим, пронзительным взглядом тёмных глаз, в которых, казалось, плескалась вся незнакомая, манящая жизнь большого города. Он был похож на героя из зарубежного фильма, неожиданно сошедшего с экрана в тихую деревенскую реальность.
И его выбор пал на юную Лиду. Не Надю, а Лиду — хрупкую, светловолосую, с глазами цвета незабудок. Она просто таяла в его присутствии, растворялась в омуте его жгучих глаз, ловя каждое слово, каждый взгляд. Её мать, Мария Васильевна, женщина с усталым, иссечённым морщинами лицом, видела всё это и сердцем чуяла беду.
— Лидунька, опомнись, — шептала она, зажигая вечером лампаду в красном углу. — Не верь этому Артёму. Ничего доброго он тебе не принесёт. Чужая кровь, приезжая. Укатит он, мотылёк перелётный. А может, и семья у него там, в городе, осталась. Кто их разберёт, этих командированных? Шарахаешься с ним по ночным лугам, смотри, как бы в подоле не принесла… Горе горькое на свою голову не накликай.
— Мамочка, он совсем другой! — заступалась Лида, и глаза её сияли наивной, слепой верой. — Он хороший, искренний! Он говорит, что любит меня! Обещал жениться!
Она верила. Верила так сильно, что готова была отринуть все доводы разума. Она нырнула в омут его чёрных глаз с головой, не думая о том, что там, на дне, может быть холодно и страшно.
А потом бригада уехала. Уехал и Артём. Сначала он звонил, говорил сладкие слова, но звонки становились всё реже, а потом и вовсе прекратились. Его номер больше не отвечал. Лида плакала ночами, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не слышала мать. Мария Васильевна сначала ругалась, а потом молча гладила дочь по волосам, и в её глазах стояла бездонная, материнская жалость. Но самое страшное было впереди. Однажды утром Лида поняла, что ночные гулянья с бесшабашным красавцем не прошли даром. Скоро об этом узнает вся деревня. Мать причитала и плакала почти неделю, отец, суровый и молчаливый Пётр, даже собрался выгнать «бесстыжую дочь» из дома, но вовремя одумался.
— А я тебе говорила! Предупреждала! — причитала Мария Васильевна. — Теперь одна с «хвостом» останешься, всю молодость загубила!
Но дочери было плохо не от её слов. Ей было плохо от предательства. От того, что её любовь оказалась такой дешёвой и ненужной.
На свет появился маленький сын. Назвали его Максимкой. И он был таким красавчиком, что сердце замирало. Весь в отца — такие же угольно-чёрные кудри, такие же тёмные, живые глаза-маслины, озорные и бесстрашные. Бабушка с дедом, глядя на подрастающего внука, не выдержали — сердце растаяло. Ну как не любить такое чудо? Максимка — с картинки срисованный, их кровиночка, их радость поздняя.
Лида, повзрослевшая и похудевшая от забот, одна поднимала сына. Мальчишка рос не по дням, а по часам — шустрым, смекалистым, работящим. Старался помочь и деду с огородом, и бабушке по дому, и матери. Со временем мальчик-подросток превратился в настоящего красавца. Девчонки провожали его вздохами, в школе вились вокруг него роем. Лида, теперь уже Лидия Петровна, с тревогой и болью в сердце наблюдала за этим.
«Максим мой — вылитый отец. Такая же ветреная натура. Ой, не завидую я тем, кто в него поверит, — проносилось в её голове, и в висках стучало от давней, незаживающей боли. — А они так и вьются, глупышки, а потом будут слёзы лить рекой». В памяти всплывали лживые, сладкие речи Артёма, которым она когда-то поверила, будучи такой же наивной и слепой.
Но Максим был её сыном, её плотью и кровью. А девчонки… Пусть сами думают головой. Она старалась не вмешиваться. И дело было не только в яркой внешности. Характером, повадками, беззаботной удалью Максим весь был в того, чьё имя в доме не произносили. Девчонки к нему липли сами, как пчёлы на мёд, а он… он пользовался их доверием, легко завоёвывал и так же легко терял интерес, оставляя за собой шлейф из вздохов и разбитых сердец.
Иногда Лидия пыталась говорить с сыном, умоляла не обижать девушек:
— Максим, ну когда же ты уймёшься? Ну найди себе одну, хорошую, и живи спокойно, встречайся, гуляй. Так нет же, ветер в голове! Уж и счёт потеряла, сколько их сменилось.
— Мам, — похохатывал Максим, — а я что? Я молодой, горячий, жизнь одна! А они сами себя тешат иллюзиями. Я ведь ничего никому не обещаю. Жениться? Рано ещё. Впереди армия, вот отслужу — тогда и видно будет.
В армию провожали Максима всей деревней. Шёл он впереди, такой статный и улыбчивый, а вокруг — целый рой девчат, и каждая втайне надеялась, что именно её он будет ждать. Каждая, except one.
После армии Максим вернулся ещё краше. В плечах раздался, возмужал, закалился. А взгляд остался прежним — жгучим, весёлым, бездонным. И с новыми силами принялся за старое.
— Максим, пожалей ты себя, — увещевала его мать, когда он под утро приходил домой, пахнущий ночной прохладой и чужими духами. — На работу ведь вставать, а ты глаз не сомкнул.
— Лидия, твой Максим словно с цепи сорвался, — осуждающе качали головами деревенские бабки, особенно те, у кого подрастали дочери. — Того и гляди, кто-нибудь от него принесёт в подоле. Словно бес вселился.
— Да я уж ему и так, и этак, — разводила руками Лидия Петровна. — А ему хоть бы что! Усмехнётся моей речи да и дальше пошёл. Не знаю уж, как и вразумить.
И только одна девушка, казалось, оставалась совершенно равнодушной к его чарам. Вероника из соседнего дома, напротив. Симпатичная, скромная, всегда с книгой в руках, она работала на почте и словно не замечала всеобщего обожания, которым был окружён Максим. Но это было лишь видимостью. Сердце её замирало и бешено колотилось в груди каждый раз, когда она его видела, но она гордо отворачивалась и делала вид, что погружена в свои мысли. Лидия Петровна, глядя из окна на эту сцену, думала с горькой надеждой:
«Вот бы мне такую невестку. Вот бы ему такую жену… Хотя, с другой стороны, лучше и не надо. Сломает жизнь девчонке мой сын-гулена. Боюсь, это в крови у него, каким родился, таким и умрёт. Не переделать».
Она и не подозревала, что её ветреный сын уже давно положил глаз на тихую и неприступную Веронику. Её равнодушие лишь разжигало в нём азарт. Их взгляды всё чаще встречались — его настойчивый, полный интереса, и её — быстро отведённый, но выдавший смущение и трепет. И в один прекрасный день он, к изумлению всей деревни, предложил ей выйти за него замуж. Вероника, конечно, согласилась.
Как-то вечером после работы Максим тщательно побрился, надел свой лучший костюм, брызнулся дорогой туалетной водой и, сияющий, любовался своим отражением в зеркале.
— Красив, очень красив, — сказала Лидия, с любовью и тревогой глядя на сына. — Словно на смотрины собрался. Или жениться.
— Всё, мама, точка. Так и есть. Собрался жениться. Иду к невесте, а ты собирайся — пойдём вместе к её родителям руки просить, — объявил сын с необычной для него серьёзностью.
Лидия Петровна так обомлела, что чуть не села мимо табуретки. Сердце матери — оно ведь всегда знает. Через два месяца в деревне гуляла широкая свадьба. Вероника расцвела, сияя от счастья. Её самая заветная мечта сбылась. Правда, мать отговаривала её, суля беду, но разве можно было кого-то слушать, когда такой мужчина предлагает тебе руку и сердце?
Лидию же не покидали тяжёлые думы: «Рано он женился, не нагулялся. А с другой стороны — когда он нагуляется? Некоторые до седых волн за девками бегают, по нескольку раз женятся и бросают».
Шло время. В молодой семье подрастала дочка, которую Максим просто боготворил, носил на руках, задаривал подарками. И жену свою он любил, в этом не было сомнения. Но усмирить свою бурную натуру так и не смог. Как был в молодости ходоком, таким и остался. Он не изменял ей открыто, придумывая сложные, путаные отговорки для своих ночных отлучек, потому что Вероника была идеальной женой и матерью — миролюбивой, заботливой, хозяйственной. Он старался, чтобы до неё не доходили слухи, но в деревне, как на ладони, ничего не утаишь. Слухи летели впереди правды, витали над крышами, шептались у колодцев.
Но со временем он и сам уверовал в свою безнаказанность: «Вероника всё стерпит. Она меня любит до беспамятства. Ну и я её люблю, конечно. Но ничего не могу с собой поделать — другие тоже нравятся. Сердцу не прикажешь».
Прошли годы. Дочка уже почти взрослая стала. А Максим всё не унимался. Лидия Петровна переживала, и сердце её болело за невестку. Такую золотую женщину днём с огнём не сыскать. Умница, красавица, хозяйка — всё в ней нравилось свекрови. И всё чаще Лидия задумывалась: как же так? Как остановить сына? Как открыть ему глаза на то, что он теряет?
Максим же был спокоен и уверен в себе. Его Вероника никуда не денется. Она — его тихая гавань, его надёжный берег.
Но однажды случилось нечто, что перевернуло всю его жизнь с ног на голову. Он получил удар такой силы, что мир померк в его глазах.
В то утро мать уехала в больницу в соседнее село и позвонила ему уже к полудню:
— Максим, я тут в больнице, забыла дома паспорт, а в нём все нужные бумаги. Лежит он на столе, в горнице. Специально положила на видное место, чтоб не забыть, и всё равно забыла! Ты на машине, привези, сынок, очень нужно.
Максим, ворча на рассеянность матери, развернулся и поехал домой. Подъехал к дому, зашёл внутрь… и остолбенел. В середине комнаты стояла его Вероника. Полуодетая, с растрёпанными волосами и запыхавшаяся. А на их супружеской кровати, прикрываясь простынёй, лежал их сосед — Сергей.
От этого чудовищного, немыслимого зрелища у Максима перехватило дыхание. Он забыл, зачем приехал. Он, никогда никого и ничего не боявшийся, бывалый и уверенный в себе, растерялся и онемел. Как? Не может быть! Его? Обманули? И кто? Его Вероника! Его тихая, верная жена! С соседом!
Он выскочил из дома, как ошпаренный, влетел в машину и помчался куда глаза глядят, не видя дороги, сжимая руль так, что пальцы побелели. И тут зазвонил телефон.
— Ну где ты там, Максим? Паспорт мой нашёл? — раздался спокойный голос матери.
— Мама! Какой паспорт?! — выдохнул он, и голос его сорвался на hysterical note. — Я там такое… такое у себя дома застал!
— Да что случилось-то? — встревожилась Лидия.
— А то, что твою идеальную невестку с Серёгой нашим застукал! Вот она какая, твоя скромница! И давно это у них, интересно? Ты ничего не знала?
— О чём ты, сынок? Не может быть… Поезжай за мной, сейчас же.
Соседнее село было всего в трёх километрах. Он помчался за матерью, и скоро они уже вдвоём возвращались домой. Лидия вошла в дом первой. Внутри было тихо, пусто и идеально убрано.
— Максим, — обернулась она к бледному как полотно сыну, — уж не привиделось ли тебе? Никого здесь нет.
— Мам, ты думаешь, я спятил? — голос его дрожал от ярости и обиды. — Я их здесь застал! А где, кстати, Вероника? Она должна быть дома!
— Жена твоя — вот у неё и спрашивай. А я тут ни при чём, — почему-то совершенно спокойно ответила Лидия Петровна.
Вероники не было дома до самого позднего вечера. Уже и дочь прибежала с гулянки, а матери всё не было. Максим метался по дому как тигр в клетке, не находя себе места. Сбегал к Сергею уже третий раз, но его жена, хмурая и молчаливая, лишь разводила руками: мол, не видела его с утра.
— Мама, да как ты можешь быть такой спокойной? — кричал он, теряя самообладание. — Жена пропала! И этот… тоже!
— А я что, искать её побегу? — отрезала мать. — Твоя жена — вот ты и ищи. Знать ничего не хочу про ваши отношения. Сам виноват, бегал по бабам, вот и добегался.
Вероника вернулась глубоко за полночь. Скандал был грандиозный, страшный. Мать встала горой за невестку, едва сдерживая разъярённого сына, который кричал, требовал объяснений, грозился «начистить рожу» Сергею. Но под конец, сам от себя не ожидая, сломленный и опустошённый, он… простил её. Оказалось, что он любит её до сумасшествия, до боли в сердце. Оказалось, что мысль потерять её — самая страшная мысль на свете.
Впервые в жизни он понял, каково это — чувствовать, как земля уходит из-под ног от чудовищной измены. Как сердце разрывается на части от боли и предательства. Как огненная лава ревности сжигает всё внутри.
В ту ночь, глядя в заплаканные глаза жены, Максим принял твёрдое, бесповоротное решение:
— С этого дня всё. Я больше не ходок. И жену свою… никому не отдам.
А Лидия Петровна, наблюдая за этой сценой, тихонько улыбалась в сторону тёмного окна, и в её глазах стояли слёзы облегчения.
«Вот так, сынок. Клином клин вышибают. Понял теперь, каково твоей Веронике все эти годы? Сколько слёз из-за тебя пролила, сколько ночей не спала, waiting for тебя? Прочувствовал?»
Максим никогда не узнает о том, что весь этот жестокий, но целительный спектакль придумала и блестяще организовала его мать. Это она, сгорбившаяся от горя за сына и невестку, уговорила Веронику на эту отчаянную авантюру. Умоляла её, плакала, объясняла. Уговорила и соседа Сергея, старого друга их семьи, подыграть. Не было больше у неё сил смотреть, как сын, сам того не желая, губит своё счастье, унижает и обижает самую преданную ему женщину. Незаслуженно. Недопустимо.
«Пусть теперь почувствует всё на своей шкуре. Пусть подумает», — рассудила она тогда с мудростью, доступной только матери, которая готова на всё ради счастья своего ребёнка. Правда, она взяла с Вероники и Сергея клятву, что Максим никогда не узнает правды. И чтобы он не мстил соседу — тот лишь исполнил её просьбу. «Сам-то он не без греха», — добавила она sternly.
Прошли годы. Часто, глядя на счастливую и дружную семью сына, Лидия Петровна задумывалась: «А правильно ли я тогда поступила? Подговорила невестку на обман, втянула в это соседа… Нельзя же вот так, играть с чувствами».
Но потом она видела, как Максим трепетно берёт Веронику за руку, как они смеются вместе с дочерью, как в их доме наконец-то воцарились мир и покой. И её сердце успокаивалось.
«Нет, всё я сделала правильно. Иногда чтобы спасти чью-то душу, нужно провести ей операцию без скальпеля. Сердце матери — вот самый точный инструмент».
